Глава 3. Иранская параллель

В третьей главе пунктиром, прямо скажем слабо заметным, дан сюжет Шахнаме, поэтому чтобы лучше понять Сантильяну, стоит освежить в памяти текст поэмы. Перевод стихов сделан мной, так как на русском переводов именно этих глав я не нашла.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

С сегодняшнего дня введены новые праздники и традиции,
Потому что сегодня ночью родился шах Кей-Хосров

Шахнаме

Теперь тема Гамлета переносится в Персию. «Шахнаме», «Книга царей» Фирдоуси, является национальным иранским эпосом. [Здесь он приведен в английском переводе Arthur and Edward Warner (1905¬-1909).]. Фидоуси, который написал поэму примерно в 1010 году, до сих пор считается национальным поэтом. В те времена владыка Фирдоуси султан Махмуд Газнавид перенес центр своей власти в Индию, и об Иранской империи сохранились только воспоминания. Получивший превосходное образование Фирдоуси, как и Гомер до него, предпринял попытку собрать воедино и записать все зендские (древнеперсидские) традиции, которые описывали жизнь Иранской империи с исторических до вполне мифических времен. Первая часть, посвященная династия Пишдадидов и Кейанидов, может считаться полностью мифической, хотя повествование в ней простирается до исторических времен и занимает четыре из девяти томов «Книги царей» в английском переводе. Имя Хосров (Хосроес по-гречески) также давалось целому ряду исторических правителей, один из которых Хосров Ануширван предоставил убежище последним греческим философам, членам академии Платона, высланным Юстинианом в 529 г. Но описанный Фирдоуси Кай-Хосров – самый возвышенный персонаж своей собственной мифической эры. Почти одна пятая всей работы посвящена именно ему. Он действительно Хаосравах Зенд Авесты и также ригведический Сушравах, тождество которых снова поднимает острый вопрос об общих индо-европейских корнях доисторических времен.
Общие черты Саксонова Амлетуса и Кай-Хосрова настолько бросаются в глаза, что Юричек и после него Зенкер предприняли подробные сравнительные исследования. [n2 O. L. Jiriczek, "Hamlet in Iran," ZVV 10 (1900), pp. 353-64; R. Zenker, Boeve¬-Amlethus (1905), pp. 207-82.]. Но они пришли к выводу, что греческий эпос о Беллерофоне может послужить общим источником. На этом и сказке конец. Классическая античность оказывает магическое действие на ученые умы. Она действует на них, как Великая Магнитная гора (Great Lodestone Mountain) на Синдбада. Утлый филологический челн разваливается на части, как только очертания Греции покажутся на горизонте.
Мрачная история Беллерофона также является параллелью, но станет ли она концом нашего пути? Как печально отмечал Геродот, его собственная эллинистическая древность простирается только на несколько столетий, зафиксированных в летописях, далее она сливается с общим индо-европейским наследием легенд.
В бурном потоке «Шахнаме» выделяется одна черта – непрекращающаяся война между «Унтамо» и «Калерво», в данном случае враждующими народами Турана и Ирана. Поскольку злоключения Кейянидской династии Ирана продолжаются в два раза больше, чем два эпоса Мильтона вместе взятых, то необходимо сосредоточиться на одном важном аспекте. В иранской части видна некоторая «перестановка», которая заключается в том, что туранец Афрасиаб убивает вместо брата своего племянника Сиявуша, который также является его зятем, поэтому «мститель» за это преступление является общим внуком враждующих туранского шаха Афрасиаба и иранского царя Кай Кавуса (он сыграл свою роль в Ригведе под именем Кавья Ушанас и в Авесте как Кави Усан). Сиявуш, будучи предводителем армии своего отца, предлагает мир туранцу Афросиабу, который принимает его, потому что видел сон о катастрофе. [n3 Firdausi, Warner trans., vol. 2, pp. 232f.]. Этот сон напоминает о сне Тарквиния и Амбала. Кай Кавус не верит Афросиабу и нарушает мир. Сиявуш, не желая разрывать договор с Тураном, переходит на сторону Афросиаба.
Афросиаб чествует молодого владыку и отдает ему большую провинцию, которой он правит в стиле «золотого века» своего отца Кай Кавуса. Первый раз Сиявуш женится на дочери туранца Пирана, затем шах Афросиаб отдает ему свою дочь Фарангиз. Но в этом прекрасном саду скрывается змея. У Афросиаба есть ревнивый брат Гарсивас, этот древний Полоний устраивает заговор против Сиявуша, который завершается успехом – Афросиаб отправляет армию против невинного юного правителя. Сиявуша хватают и убивают. Овдовевшей Фарангиз удается бежать в сопровождении Пирана (первого тестя Сиявуша). Они скрываются в доме Пирана, где Фарангиз приносит на свет мальчика удивительной красоты, Кай-Хосрова, общего внука Афрасиаба и Кай Кавуса:

Темной и безлунной ночью, когда птицы, звери и скот спали
Пиран увидел сон.
Блеск, сходящий от солнца,
И Сиявуш, сидящий на троне с мечом в руке,
Громко воззвал к нему: «Вставай!
Гони сладкие сны, потому что время пришло.
С этого дня будут новые праздники и обычаи,
Потому что сегодня ночью родился шах Кей-Хосров!»
Вождь пробудил его от сладкого сна:
Гульшар солнцеликая проснулась.
Пиран говорит ей: «Вставай, проведай Фарангиз,
Потому что я видел во сне Сиявуша,
Который сиял как солнце и луна.
Он кричал: «Хватит спать, присоединяйся к чествованию
Кей-Хосрова, владыки мира!»
Гульшар вышла к луне и увидела,
Что царевич уже родился.
Она вернулась с радостным криком,
От которого зазвенел весь дворец.
К Пирану она вернулась с криком:
«Ты сказал, что царь и Луна соединились».

С этого пророческого сна, предвещавшего новую эру, начались испытания героя. Мальчик рос среди пастухов и стал великим охотником, причем стрелял он из грубо сделанного лука, а его самодельные стрелы не имели ни наконечника, ни оперения, как и крюки Гамлета. Его дед Афросиаб, боявшийся мальчика, приказал привести Кей-Хосрова к себе, чтобы убедиться в безвредности своей жертвы. И хотя Афросиаб торжественно поклялся не вредить мальчику, Пиран заставил последнего сыграть роль деревенского дурачка для собственной безопасности. Когда Афросиаб допрашивал его с притворной доброжелательностью, Кей-Хосров отвечал в том же духе, что и Амлетус: он говорил загадками, которые казалось не имели смысла и демонстрировали, что юный Хосров считает себя собакой. Узурпатор почувствовал облегчение: «Этот парень глуп!»
Затем Фирдоуси излагает историю мщения, несправедливо сокращенную в рассказе Саксона и других версиях, с соответствующим величием в грандиозном масштабе. Гнев Ирана и всего мира, поднявшийся после смерти Сиявуша, апокалиптичски предстает в виде космического бедствия:

Мир жаждет мщения и ты говоришь:
«Море кипит!» На земле нет места.
В воздухе летят копья,
Звезды в столкновении, и время и земля
Омыли руки в беде…

[n5 Firdausi, Warner trans., vol. 2, p. 342.]

Два архипреступника ухитрились сбежать и скрыться с непревзойденной изворотливостью. Афросиаб даже играет роль Протея в водах глубокого соленого озера, постоянно принимая новую форму, чтобы избежать поимки. И наконец, после множества событий, описанных в двух томах, Афрасиаб и его демонический советник пойманы арканом или сетью и погибают.
Только если возвратиться к авестийской традиции можно понять смысл множества перипетий, к которым повторно возвращаются яшты или гимны Авесты.
[n6 Yasht 5.41-49; 19.56-64,74¬]
Шахи Кей-Хосров и Афросиаб сталкиваются во время поиска загадочной хварны. Это слово переводится, как «слава» или харизма удачи. Для обретения хварны цари должны принести в жертву богине Анахите, подобной Иштар-Артемиде, по сто коней, тысяче быков, десять тысяч баранов. Теперь эта хварна (слава), «которая принадлежит арийским народам, сущим и грядущим, а также святому пророку Заратустре», заключена в озере Вурукаша. Шах Афросиаб, принадлежащий к неарийскому туранскому народу, не достоин обрести хварну. Но скрываясь в своем подземном дворце из железа, «в тысячу раз больше роста человека» и освещенном искусственным солнцем, луной и звездами, он три раза пытается поймать хварну, бросаясь в воды озера Вурукаша. Однако «слава не дается ему в руки, слава улетает прочь, слава меняет место». В главе «О времени и реках» приведено много рассуждений о бесплодных попытках Афросиаба и его «страшных проклятиях». Вместо него славой оказывается наделен Кей-Хосров, который получает хварну без особых усилий. В этот момент справедливо будет отметить, что хварна представляет собой законнорожденность или божественный знак, который как даруется правителям, так и легко отбирается у них. Йима (Джамшид), предшествующий «владыка мира», трижды терял хварну.
История о нырянии Афросиаба за хварной имеет множество аналогий в евразийском фольклоре. Туранского шаха околдовывает дэв (дьявол) и Бог заставляет его нырять на дно моря, чтобы тем временем один из архангелов или Святой Илия мог стащить ценную вещь, которая является законной собственностью дэва (дьявола). Иногда ценностью является солнце, иногда «божественная сила», гром и молния и даже договор между Богом и дьяволом, который был невыгоден Богу.
Остается значимая развязка. В эти насыщенные годы Кей Кавус присоединяется к своему внуку, передавая ему хварну. Вскоре после победы над Афросиабом Кей Кавус умирает и Кей-Хосров восходит на Трон из слоновой кости. Шестьдесят лет, говорится в поэме, «весь мир находился под его владычеством». Следует отметить, что ни одного слова не сказано о каких-либо событиях, произошедших после смерти Кей Кавуса. Может потому, что все уже было достигнуто. Счастливое царствование не заслуживает летописей. Но говорится, что Кей Хосров впал в глубокую меланхолию и занялся духовными исканиями. [n7 Firdausi, Warner trans., vol. 4, pp. 272ff.]
Он боялся, что «в его душе вырастет высокомерие, а в мыслях – порча», как у его предшественника Йимы (Джумшида) и самого Кей Кавуса, который хотел отправиться на небеса с помощью орлов, как вавилонский Этана. Поэтому он принял наилучшее решение:

"И теперь я думаю, что лучше будет
Отдать Богу мою славу…
Поскольку эта каянская корона и трон скоро опустеют».

Затем великий шах, который однажды сказал (во время первого восшествия на престол еще при совместном правлении):

"Весь мир – мое царство, все мое,
От Рыб внизу, до Тельца вверху»

[n8 Firdausi, Warner trans., vol. 2, p. 407.]

подготовил свое отречение, покинул своих последователей, отринув их мольбы и просьбы всей армии:

Плач вознесся от армии Ирана
Даже солнце сошло со своего пути в небе.

Сон Тарквиния находит здесь еще одно отражение. Шах назначает наследника Лухраспа, а сам удаляется на вершину горы в сопровождении пяти преданных ему воинов. Перед последним привалом, где они все могли сесть и поговорить о славных временах, которые провели вместе, он говорит им:

«Когда сияющее солнце поднимет свой флаг,
И превратить темную землю в расплавленное золото,
Придет время мне покинуть вас
Вместе с Сарашем»

[n9 Сараш (Surush) = авестийский Сраоша, ангел Ахура Мазды]

Ближе к рассвету он снова обращается к своим друзьям:

"Прощайте навсегда! Когда небо вновь осветит солнце,
Вы уже увидите меня
Только в своих снах. Больше мне
не ходить по этим сухим пескам,
Хотя тучи плачут мускусом, но с горы
Подует свирепый ветер и сорвет сучья
И листья с деревьев, снежная буря
Обрушится с небесного хмурого свода
И обратно в Иран вы больше не найдете дорогу».
Поникли головы вождей от этих вестей.
Воины уснули, страдая, и когда солнце
Взошло над горами шах исчез.

Пятеро воинов остались одни, их погребла снежная буря.

[n10 Тема сна, как сон апостолов в Гефсиманском саду, встречается еще несколько раз, например, в поэме о Гильгамеше. Эта же тема более обстоятельно выражена в мифе о Кетсалькоатле. Изгнанного правителя сопровождают карлики (гномы) или горбуны, которые также теряются в снежной буре на том пути, который сейчас известен как Путь Кортеса, а их правитель приходит на берег моря. Но в данном случае Он (Христос) все же обещает вернуться, чтобы судить живых и мертвых].

Глава. 2. Персонаж из Финляндии

Теперь наша дискуссия должна перескочить через кажущийся непреодолимым забор, воздвигнутый современными филологами, чтобы защитить языковую семью индо-европейских языков от неуместных сношений с любыми ненадежными чужаками. Известно, что Финляндия, Эстония и Лапландия являются культурным островом, этнически связанным с венграми и другими более дальними азиатскими народами: Siryenians, вотяками, черемисами, мордвой, вогулами, остяками. Все они говорят на языках, принадлежащих к угро-финской семье, которая абсолютно никак не связана с германскими языками, как и язык басков. Эти языки называются агглюнативными и характеризуются особым сочетанием гласных звуков, которое найдено, например, в тюркском языке.

Культурные традиции этих народов до сравнительно недавнего времени считались принадлежностью исключительно скандинавской культуры. Если западная культура вместе с христианством фильтровалась интеллигенцией, начиная со Средних веков, то великому эпосу угро-финских народов «Калевала» можно доверять, так как он остался нетронутым, передаваясь в изустной традиции в неизмененной форме с самых древних времен.

В нем присутствуют захватывающе примитивные черты, настолько примитивные, что они не поддаются никаким попыткам найти их классические корни. Калевала была полностью записана только в XIX веке Элиасом Лоннротом. Но даже в таком сегрегированном виде в этой традиции можно найти яркие параллели с северными и кельтскими мифами, которые восходят к временам, предшествующим писанной истории этих времен. Основной сюжет поэмы мы рассмотрим далее. Здесь нам важно разобраться с историей Куллерво Калевандоика (сына Калерво), которая была тщательно проанализирована E. N. Setala в его знаменитом исследовании "Kullervo-Hamlet." [n1 1 FUF 3 (1903), pp. 61-97, 188-255; 7 (1907), pp. 188-224; 10 (191), pp. 44-127.]

Его мастерство необходимо нам, как и материал, собранный Kaarle Krohn [n2 Kalevalastudien 6. Kullervo (1928).], чтобы принять во внимание множество вариантов персонажа Куллерво (которые Лоннрот не ввел в руны 31-36 официального текста «Калевалы»).

Первым событием является рождение отца и дяди Куллерво, которые в соответствии с руной 31 были лебедями (или цыплятами), разлученными ястребом. Обычно рассказывают, что бедняк-пахарь провел борозду вокруг ствола дерева (или небольшого холма), который раскололся и из него вышли два мальчика. Один из них, Калерво, вырос в Карелии, а другой Унтамо, – в Финляндии. Ненависть и вражда между братьями возникла следующим образом.

Калерво посеял овес перед дверью Унтамо, а овцы последнего съели овес. Собака Калерво зарезала овец. Есть версия, что ссора разгорелась из-за рыболовных угодий (руна 31, I 9ff. ). Короче, Унтамо начал войну. На самом деле он «сделал войну» своими руками: стрелы смастерил из пальцев ног, а солдат – из своих ахиллесовых сухожилий. Однако есть другие варианты ленгенды, где говорится, что Унтамо сделал своей армией деревья. Он убил Калерво и всю его семью, за исключением жены, которую привел к себе домой. Там она родила Куллерво.

Вот качается он в люльке,

Волосами повевает.

День качается, другой день;

Но когда настал и третий,

Вдруг толкнул ногами мальчик,

Взад, вперед толкнул он люльку,

С силой сбросил свой свивальник

И ползет на одеяло,

Люльку надвое сломал он,

Разорвал свои пеленки.

Но уже на третий месяц,

Ставши ростом по колено,

Так раздумывать он начал:

"Если б вырос я побольше,

Получил бы в теле силу,

За отца я отомстил бы

И за скорбь моей родимой!

И за слезы моей матери».

Унтамо ту речь услышал,

Сам сказал слова такие:

"В нем семье моей погибель,

Новый Калерво растет в нем".

Размышлять мужи тут стали,

Стали женщины тут думать,

Мальчика куда бы спрятать,

Как бы вовсе уничтожить.


Унтамо очень хотел убить ребенка, вначале водой, потом огнем, и наконец решил повесить на дубе. Итак, Унтамо приказал сложить большой костер, и бросить на него Куллерво. Когда слуга Унтамо через три дня пришел посмотреть, как там Куллерво, то увидел:

До колен сидит он в пепле,

До локтей в золу зарылся,

Кочергу руками держит,

Увеличивает пламя,

Разгребает ею угли,

И волос он не лишился,

Ни единой даже пряди!

Setala приводит версию, по которой ребенок, сидя в огне, держит золотой крюк и помешивая дрова, говорит слугам Унтамо, что собирается отомстить за смерть отца. [n4 "Kullervo-Hamlet," FUF 7, p. 192.].

Затем Куллерво бросают в море, но через три дня находят его сидящим в золотой лодке с золотым веслом или в соответствии с другой версией, - на гребне волны измеряющим море:

В море там воды немного,

На два ковшика, быть может;

Если ж все его измерить,

Хватит, может быть, на третий.


Затем Унтамо вешает ребенка на дереве или на специально построенной виселице, но с тем же неутешительным результатом:


Куллерво и тут не умер,

Не погиб на этом дубе!

Он в коре рисунки режет,

У него в ручонках гвоздик,

Все стволы стоят в рисунках,

Ствол дубовый изрисован:


Согласно одной традиции он вырезал имена родителей золотым стилом. Однако точную последовательность дальнейших событий установить трудно. Есть варианты легенды, согласно которым Куллерво очень скоро совершает свою месть. В одной традиции говорится, что он просто пошел к кузнецу и купил у него оружие. Либо он был послан в другую страну в услужение к кузнецу, у которого стал работать пастухом. Но в руне 31 говорится, что Куллерво дали небольшое поручение: следить и качать маленького ребенка, однако Куллерво ослепил и убил его. Затем его послали рубить березы в лесу.

Пять деревьев повалил он,

Восемь там стволов огромных,

Здесь есть странное Dindsencha (этот термин применяется для расшифровки названий мест, которые периодически повторяются в исландской традиции; см. W. Stokes, "The Prose Tales in the Rennes Dindsenchas," RC 16, pp. 278f.), где были повалены пять гигантских деревьев: три ясеня, дуб и тис. Дуб упал на юг в сторону Магнальта (Mag n-Ailte) и его ствол протянулся также далеко, как ствол Дерева жизни. 900 бушелей желудей собрали с этого дуба, и три урожая яблок, орехов и желудей собирали каждый год. Ясень Торту (Tortu) упал на юго-восток, от Уснаха до Севера. Тис упал на северо-восток и протянулся до самого Друинн Бейр (Druinn Bairr). Ясень Белах Дахли упал вверх до самого Карн Уахтайр Биль (Carn Uachtair Bile).]

После этого Куллерво сел и сказал (31.273 ff.):

"Пусть работает здесь Лемпо (дьявол)!

Пусть разрубит Хийси балки!"

Он воткнул топор в колоду,

Поднял шум большой по лесу,

Засвистал по лесу громко,

Говорит слова такие:

"Пусть дотуда лес валится,

Лягут стройные березы,‑

Голос мой докуда слышен,

Свист докуда раздается!

Пусть ни веточка не выйдет,

Ни один не выйдет стебель,

Никогда в теченье жизни

И пока сияет месяц,

Где сын Калервы рубил здесь,

Где молодчик новь расчистил!

Коль ячмень посеют в землю,

Выйдут новые посевы,

Выйдут всходы молодые,

Всходы станут стебелиться,‑

Пусть они не колосятся,

Никогда не выйдут в колос!"

Эстонский Kalevipoeg (сын Калева, то же самое, что и финский Kalevanpoika) делал почву бесплодной везде, где проходил со своим деревянным плугом (Setala, FUF 7, p. 215), но он тоже с грохотом валил деревья – как только слышался удар его топора, деревья падали сами. (p. 103). В кельтской традиции в одном из Rennes Dindsenchas говорится, что пахотную землю заменил выросший лес, потому что здесь брат убивал брата, "так деревья и низкорослый кустарник покрыли страну Guaire из-за братоубийства, которые он начал " (Stokes, C 16, p. 35). А J. Loth (Les Mabinogion du Livre Rouge de Hergest, vol. I, p. 171, n. 6) назвал имена трех героев, которые сделали страну пустыней, а землю красной: Morgan Mwynvawr, Run, сын Beli и Llew Llaw Gyffe. Там, где они проходили, ничто не росло в течение года, ни травы, ни деревья. Артур был еще большим rudvawr, чем они. Там, где проходил Артур, ничто не росло семь лет". Rudvawr означает "красный разрушитель", о чем мы узнаем от Rachel Bromwich (Trioedd Ynys Prydein: The Welsh Triads [J961J, p. 35). Семь лет – это цикл германской Дикой Охоты, а Артур был Диким Охотником. Брошенная земля – это основной мотив легенд о Граале и Короле-рыбаке. Все обретает свой смысл. [От себя добавлю, что Гильгамеш с Энкиду, когда пошли на сражаться с Хумбабой также валили кедры, примерно с такими же шумовыми эффектами. – прим. перев.]

В «Калевале» Унтамо приказывает Куллерво поставить плетень, и тот начинает плести его из целых стволов деревьев – сосен, елей, ясеней. Более того, Куллерво не оставил в плетне ни одного прохода. Закончив дело, он заявил:

"Кто летать не может птицей

И на двух подняться крыльях,

Тот войти сюда не сможет

Через Куллерво ограду!"


Унтамо оторопел:


Он плетень сплошной мне сделал

И поставил без калитки,

От земли довел до неба,


Изначально это могла быть та же история, что и легенда о Ромуле, проводящем борозду вокруг нового города и убивающего Рема, своего конкурента. В римской традиции убийство имеет мало смысла. Если мы отвлечемся от этого ключевого события, то следует сказать, что в Финляндии каменный лабиринт (в английском «город Троя» "Troy town") назывался «забором или дорогой великанов», «играми Святого Петра», «руинами Иерусалима» и каменными заборами (see W. H. Matthews, Mazes and Labyrinths, p. 150). Аль Бируни (India I, p. 306), когда рассказывал об Ланке (Цейлоне), отметил, что лабиринт Равана был завоеван Рамой и Хануманом, т.е. в мусульманских странах эти крепости в виде лабиринтов назывались Yavana-Koti,что часто переводилось, как Рим

Куллерво натворил еще много бед: размолол рожь в пыль, распилил лодку на две части, когда кормил корову, сломал ей рог, так сильно протопил баню, что сжег ее дотла. Другими словами он совершал все подвиги мальчика-богатыря (Сильного Ганса из германских сказок, который в Америке превратился в Поля Баньяна). Наконец он был выслан из страны к Ильмаринену, божественному кузнецу, у которого стал пастухом. Однако есть еще один вариант легенды, в котором говорится, что «он был послан в Эстонию лаять под забором [так в оригинале, м. б. сторожить стада? – прим. перев.]. Он лаял год, другой и третий. Три года он лаял на кузнеца, как на своего дядю, на жену кузнеца, как свою сноху». Это звучит очень странно, и переводчик сам ставит знак вопроса. Отрывок выглядит странной параллелью великому ирландскому герою Кухилину, центральному персонажу кельтских мифов, чье имя означало «Пес кузнеца Кулана». Эта постоянная ассоциация с собаками приводит наше исследование в новую точку – к самому кузнецу Ильмаринену.

Жена Ильмаринена (которую часто называют Элина, или Елена) делает Куллерво своим пастухом, и злонамеренно запекает в хлеб камень, чтобы Куллерво сломал свой нож, единственную ценность, оставшуюся от отца. Затем ворон советует Куллерво загнать всех коров в болото, а затем заменить их на волков и медведей. Куллерво отвечает:

Подожди ж, блудница Хийси!

О ноже отца я плачу,

Ты сама побольше будешь

О своих коровах плакать"

Затем он следует совету ворона: ломает себе можжевеловый прут, и направляет коров в трясину, а быков – в тальник.

Дал медведям половину

И волкам большим другую.

Из волков телушек сделал,

Обратил в коров медведей,

Стали волки как телята

И коровами медведи.


Куллерво строго наказал медведям и волкам, что нужно делать и (33.153ff.)

Из коровьей кости дудку,

Из бычачьей рог он сделал ‑

Кости Туомикки для рога,

Бедра Кирьё взял для дудки.

Заиграл тогда на дудке,

Затрубил в свой рог пастуший

На горе близ дома трижды,

На конце прогона шесть раз.


Он пригнал «скот» домой, а когда Елена вышла доить коров, они обернулись волками и медведями.

Эта жестокая расплата указывает на событие, которое осталось только плоской шуткой в рассказе Саксона. Путь Гамлета пересек волк, но ему сказали, что это жеребенок. А Гамлет заметил, что в стаде Фенгона имеется слишком мало такого рода бойцов. Саксон пытается объяснить: «В такой сдержанной и остроумной форме он призвал проклятие на богатства дяди». Но это не имеет смысла. Кое-кто предположил здесь отражение мифа о Куллерво, который привел домой стадо волков и медведей вместо скота. Власть главного героя над дикими зверями вызывает в памяти классический миф. Об этом же говорит и Карл Керенеи (Karl Kerenyi, [n8 K. Kerenyi, "Zum Urkind-Mythologen," Paideuma I (1940), p. 255]), который оставил очень полезные комментарии: "Невозможно представить что финская мифология может брать начало в греческой и наоборот. Однако нельзя не отметить, что Куллерво, который был чудесным ребенком и сильным слугой в одном лице, действует, как Гермес и Дионис. Он предстает как Гермес, когда мастерит музыкальные инструменты, которые привлекают скот… Он предстает как Дионис, когда повелевает дикими зверями и расправляется с врагами. Это очень похоже на Диониса, если смотреть сквозь призму древнегреческих мифов, - превращать волков и медведей в домашних животных с помощью магии, и опять же по-дионисовски использовать их, чтобы отомстить своим врагам. Мы с благоговение узнаем трагически-иронический тон «Вакханок» Эврипида, когда читаем о дойке диких зверей. Еще более близкая аналогия проведена с судьбой этрусских пиратов, врагов Диониса, которых наказали вторгшиеся дикие звери…»

В руне 35 Лоннрот пишет о возвращении Куллерво к своим родителям, братьям и сестрам. Это неожиданный поворот, поскольку в предыдущих рунах описано, что их убили. Хотя самыми большими затруднениями являются разные имена героев во многих рунах и, как уже было сказано ранее, невозможность восстановить изначальный порядок событий.

Итак, сестры нет дома. В одном случае герой повстречал девицу в лесу, которая собирала ягоды. Они совокупились, а потом в разговоре выяснилось, что они – брат и сестра. Девица пошла и утопилась, но мать удержала Куллерво от самоубийства. Он идет на войну, чтобы там совершить свою месть. Во-первых, он просит великого бога Укко дать ему меч. (36.242ff.).

Меч нашел себе по мысли,

Взял клинок из самых лучших,

Толпы он мечом сражает,

Род весь Унто истребляет,

Обращает избы в пепел;

Только пыль одна осталась,

Лишь остались в печке камни

Да рябина у забора.



Вернувшись домой Куллерво не нашел ни единой живой души, все уже умерли. Когда он плачет над могилой матери, умершая мать просыпается, из-под земли отвечает ему:

Черный пес тебе остался,

Чтоб ходил ты с ним по лесу,

Ты возьми его с собою

Там в чаще живут синие лесные девы, и мать советуем Куллерво заслужить их милость. Куллерво берет черного пса и идет в лес, но когда он приходит на поляну, где обесчестил сестру, его охватывает отчаяние и он бросается на собственный меч.

Здесь, по крайней мере, все ясно, в отличие от других историй, где идут сплошные намеки. Это грех, который Гамлет должен искупить. Самоубийство Куллерво и его сестры из-за инцеста приводит на ум высказывание Саксона о том, что юный принц уже был посвящен в таинства любви девушкой, которая не предала его, потому что «ей случилось быть его молочной сестрой и подругой детства». Это кажется слишком натянутым, как если бы Саксон так и не смог ухватить суть темы. А тема манифестирует себя в короле Артуре. Это очень двусмысленная и иллюзорная, но в то же время самая неумолимая черта Шекспира. Гамлет должен отказаться от своей любви, как он отказался от себя, очутившись в трудном положении:

Ступай в монастырь. Зачем рождать на свет грешников? К чему таким тварям, как я, ползать между небом и землею? Мы обманщики все до одного. Не верь никому из нас. Иди лучше в монастырь (пер. А. Кронеберг)

В своей игре принц чувствует себя свободным отступить от своей игры:

Леди, могу лечь на ваши колени?

Нет, мой господин.

Я имею в виду, положить голову на ваши колени?

Ох, мой господин.

Ты думаешь, что я имею в виду твое лоно?

Я ничего не думаю, мой господин.

Справедливо возлечь между ног девы.

Что, мой господин?

Ничего.

Но выбором была смерть. Офелия утопилась, как сестра Куллерво, чем способствовала смерти своего возлюбленного и брата. Два аспекта соединились в финальном молчании. По крайней мере, Гамлет, осознавая свое отчаяние, смог описать неразрешимый клубок своей вины:

Я любил

Офелию - и сорок тысяч братьев

Со всею полнотой любви не могут

Ее любить так горячо. Скажи:

На что готов ты для нее? (пер. А. Кронеберг)


И теперь Куллерво.

Сеталла проанализировал все параллели следующим образом. Общие места: брат убивает брата; сын убитого выживает и с детства лелеет месть; дядя пытается убить его, но сыну убитого все же удается совершить свое мщение. Рассмотрим детали: Сеталла хочет отождествить те жезлы и крюки, которые вытачивает или вырезает герой во всех северных версиях истории, сидя у очага, как Гамлет, или восседая в центре костра, как маленький Куллерво, который помешивал угли золотыми крюками. Каждый герой (включая Куллерво в одной из версии, найденной Сеталлой) хочет отомстить за своего отца.

С некоторым замешательством Сетала отмечает еще один момент, который будет иметь решающее значение далее. В каждой северной версии истории присутствует таинственное изречение по поводу моря. Слова звучат очень загадочно. Гамлет хочет нарезать большой кусок окорока рулевым веслом, маленький Куллерво хочет измерить глубин моря веслом или черпаком. Калевипоэг, эстонский вариант Куллерво Калеванпоика, измеряет глубину озер свои ростом. Амлоди-Амбал, сидя в бездонном горном озере, говорит: «В воду ветер сойдет, в воду ветер придет».