Предисловие

Выкладываю предисловие, хотя я его читала два раза, но столько непонятных мест... Кстати это манера письма авторов (Сантильяны) в духе переписки Ленина с Каутским, хотя дальше будет получше.


Как старший из авторов я, наверное, имею право начать этот рассказ. Много лет я искал точку соединения мифа и науки. Мне уже давно стало ясно, что происхождение науки имеет глубокие корни в особом мифе, который всегда оставался неизменным. Еще в VII веке до н. э. греки говорили о стремлении своих первых мудрецов найти разрешение Проблемы Одного и Множества, иногда считая дикое буйство природы тем способом, которым Множество можно логически вывести из Одного, или рассматривая Множество как незначительные вариации Одного. Используя блестящие парадоксы, Гераклит Темный¹ в своих пророческих изречениях просто продемонстрировал иллюзорное качество «вещей», которые потоком извергает интуиция центральной единицы. До него Анаксимандр² заявлял, также пророчески, что причина всех вещей, рожденных и умерших, – это обоюдная несправедливость «при первой встрече», поэтому они связаны вечным искуплением допущенной несправедливости. Этого было достаточно, чтобы сделать Анаксимандра признанным отцом естествознания за его акцент в пользу «Множества». Но это была уже настоящая наука после становления.

Вскоре после этого Пифагор учил, не менее пророчески, что «вещи – это числа». Так родилась математика. Но проблема происхождения математики осталась у нас до сих пор. Уже в очень преклонном возрасте Бертран Рассел был вынужден признаться: «Я хочу узнать, почему светят звезды. Я пытался оценить Пифагорову силу, с которой числа удерживают власть над потоком (имеется в виду поток той реки, в которую нельзя войти дважды – мои прим.). Мало, но все же чего-то я достиг». Ответы, которые он нашел, великие ответы, относятся к логической ясности, но не к философской истине. Проблема чисел продолжает ставить нас в тупик, давая рождение всей метафизике. Как историк я исследую «сумрачные истоки» науки, погружаясь внутрь ее догреческих начал, ищу, как родилась философия, ставящая нас в тупик. Я собрал все в небольшую книгу «Истоки научной мысли». И философия и наука произошли из одного источника и понятно, что обе – дети одного и того же мифа. В многочисленных исследованиях я продолжал искать этот источник под названием «научный рационализм». И я пытался показать, что несмотря на длительное развитие, «зеркало бытия» остается предметом истинной науки, метафорой, с помощью которой Множество до сих пор пытаются свести к Единице. Сейчас мы проводим много четких различий, отделили науку от философии, но в сердцевине остается все тот же древний миф о вечной неизменности, пусть все более отдаленный и слабо сочлененный из большего количества частей. Однако за ним стоит масса приемов и технологий, достаточных, чтобы изменить лицо мира и поставить глобальные вопросы. Но мы так и не смогли ответить на один философский вопрос: какой миф имеется в виду во всех случаях? Если мы задумаемся об этом, то поймем, что до вчерашнего дня жили в эпоху астрономических мифов. Тщательно проработанная и строгая система Птолемеева «Альмагеста»³ представляет собой только окно, задрапированное теологией Платона, которая замаскирована под развитую науку. Таинственное движение небесных тел имеет «циклы и эпициклы⁵, орбиту в орбите» и подчиняется божественному закону, по которому круговое движение – самое сложное из встречающихся во вселенной. Сам Ньютон однажды объяснил силу кругового движения планет по орбите такой понятной силой гравитации, для которой «он даже не выдумал гипотезы». Рука Бога – вот истинная движущая сила, за ней следуют Божественная воля и Божественная математика как еще одно название Аристотелева перводвигателя. Должны ли мы отрицать, что пространство-время Эйнштейна – по существу пан-математический миф?

Я стоял на этой позиции, потерянный где-то между мифом и наукой, когда случайно на конференции во Франкфурте в 1959 г. не встретил доктора вон Дехенд, одну из последних учениц великого Фробениуса⁶, которого я знал лично. И вместе с ней я вспомнил его любимые слова: «Какого черта я должен заботиться о вчерашних глупостях?» Мы подружились с ней с самого начала. Затем она стала заместителем заведующего кафедры истории науки, но продолжала свой одинокий путь на ниве культурологической этнологии, продолжая исследования своего «шефа» в Западной Африке, которые были начаты снова великим французским этнологом Марселем Гриолем⁷ Она также ощущала, что суть мифа следует искать где-то в трудах Платона, а не в психологии, но пока у нее не было никаких ключей к разгадке. К моменту нашей встречи она перенесла свое внимание на Полинезию, где вскоре напала на золотую жилу. Проводя археологические раскопки на различных островах, она нашла эти ключи. Момент истины наступил, когда разглядывая карту двух островков, двух крошечных пятнышек на просторах Тихого океана, она не поняла, что странное скопление марае, или культовых мест, можно объяснить только точной ориентацией по двум небесным координатам: тропику Рака и тропику Козерога. Предоставим слово самой Дехенд: «Если начинать исследования с жесткого противопоставления себя превалирующему мнению, то это вряд ли приведет к значимым догадкам, по крайней мере, мы так думали. Во всяком случае, я не могла начинать с этого, хотя не буду отрицать, что мое возмущение последними интерпретациями (основанными на неправильных переводах) и тогда и сейчас было хорошим стимулом. На самом деле не было такой точки, которую можно было бы назвать «началом», в меньшей степени это относится ко всем исследованиям астрономической природы мифа. Наоборот, с моей стороны могу сказать, что перейдя от этнологии к истории науки, «началом» для меня стало твердое решение никогда не заниматься астрономической темой, ни при каких условиях. Чтобы держаться подальше от этого чреватого предмета, я выбрала предметом своих исследований мифическую фигуру бога-ремесленника, демиурга во всех его аспектах (Гефеста, Тваштри, Вёлунд Кузнец, Гоибниу, Ильмаринен, Птах, Хнум, Кофар-ва-Хасис, Энки (Эа), Тане, Виракоча и т. д.). Даже тени сомнений не зародилось у меня во время изучения месопотамских мифов – из всех культур! – все выглядело таким земным, пусть и необычным. После года изучения, по крайней мере, 10 000 страниц полинезийских мифов, собранных в XIX веке (на самом деле страниц с мифами намного больше), как сокрушительный молот, меня ударило осознание нашего полного невежества: мы так и не поняли ни одной строчки. А ведь если кого и принимать всерьез, так это полинезийских мореплавателей, которые успешно провели свои корабли через самый большой океан планеты, навигаторам, которым наши прославленные первооткрыватели от Магеллана до Кука не единожды доверяли управление своими кораблями. Следовательно, порок кроется в нас, а не в полинезийских мифах. Но ведь я не «пыталась заняться астрономией для разнообразия», я твердо решила избегать этой темы. Я смотрела на археологические останки на островах, и они дали мне нить (ее лучше назвать лучом света), по которой я и пришла к единственному решению: астрономии избежать не удастся. Вначале это была «простая» геометрия: орбита солнца, тропики, смена времен года. В этом свете приключения богов и героев не имели особого смысла. Может быть, все же принять во внимание астрономию? Что имеется в виду, когда говорят, что, герой находится в пути чуть больше двух лет, «возвращается» с определенными интервалами, «стоит на месте», а затем выходит на «правильный» путь? Тут не остается большого выбора: это должны быть планеты (в данном случае Аукеле-нуиа-ику, или Марс). Если это так, то планеты выступают законными персонажами любого мифа, и полинезийцы не могли придумать это сами».

Эти слова профессора Дехенд, наполненные интеллектуальной свободой и смелостью, несут на себе отпечаток героической, чистой и космополитичной эры 1830-х годов. Герои этой эры Юстас вон Лейбиг и Фридрих Воехлер были объектами ее работы до 1953 г. Другие ее добродетели, как и негодование, вышли на передний план и нашли свое отражение в приложениях, которые в большей степень плод ее усилий.

Итак, я резюмирую. Годы назад я нашел книгу Дупиуса L'Origine de tons les cultes («Происхождение культов»), затерянную в кипах книг Widener Library⁴, которую больше никогда не встречал. Это была книга в стиле XVIII века, времен III Республики. Уже ее названия - одного из тех «восторженных» названий, которыми так богат был XVIII век и которое обещало так много, – было достаточно, чтобы вызвать подозрения. И я подумал, как книга может объяснить древнеегипетскую систему, когда иероглифы еще не были расшифрованы? (Позже Афанасий Кирхер показал, как объяснение было сделано на основе коптской традиции). Я положил на место устрашающий том, записав только одно предложение: «Le mythe est ne de la science; la science seule l'expliquera» («Миф – это наука, а наука все объясняет»). Я нашел ответ, но не был готов его принять. Сейчас я могу принять его сразу, потому что готов. За много-много лет до этого в дневнике я спрашивал себя о значении факта в грубом эмпирическом смысле, как у древних. Этот смысл представлял собой, я думаю, не интеллектуальный сюрприз, не чудо, а всеобъемлющее и постоянное внимание к сменам времен года. Что такое солнцестояние или равноденствие? За этими понятиями стоят способность устанавливать логические связи, дедукция, воображение и реконструкция, в которых мы почему-то отказываем своим предкам. Однако предки ими обладали в полной мере. Я видел. Математики пришли ко мне из глубины веков первыми, еще до мифов. Вооруженные не греческой строгостью, а воображением астрологов с пониманием астрономии. Числа дали ключ. Давным-давно, когда письмо еще не было изобретено, все было уже измерено и подсчитано, чтобы создать арматуру, каркас, на котором наросла богатая ткань реального мифа.

Таким образом, мы вернулись к истинному началу – неолитической революции. Мы согласились, что эта революция была по сути технологической. Первый социолог – Демокрит из Абдера сформулировал ее в одном предложении: прогресс человечества – это работа не ума, а рук. Позднейшие последователи восприняли его слишком буквально и сконцентрировались на артефактах. Они не осознавали те непомерные интеллектуальные усилия, вовлеченные в эти процессы, от металлургии до искусства, особенно в постижение астрономии. Отбор и идентификация только истинных объектов (presences), которые невозможно потрогать руками, приводят к объектам чистого созерцания, - звездам, движущимся своим курсом. Греки по достоинству оценили эти усилия: они назвали астрономию царской наукой. Усилия по организации космоса приняли форму божественных явлений, которые единственные, как считалось, были способны контролировать реальность, именно благодаря им все искусства обрели смысл.

Но ничто так легко не игнорируется, как то, что ускользает от понимания. Наша наука о прошлом с течением времени расцвела в филологию и археологию и продолжала двигаться вперед без всякого смысла.

Некоторые титаны нашего времени открыли эти «дописьменные» знания. Теперь Дупиус, Кирхер и Балл ушли, как и те архаические фигуры, и в равной степени забыты. Таков всепоглощающий ход времени. Несправедливость забвения слепо разбрасывает свои маки (мак – цветок забвения – мои прим.).

Хорошо известно, сколько образов богов связано с получением огня. Американский инженер Дж. Макгуайр открыл, что даже на определенных древнеегипетских изображениях представлены боги, держащие приспособления для добывания огня трением. Все просто: огонь сам по себе представляет связь между делами богов и возможностями человека. Но отсюда разум может сразу совершить огромный интеллектуальный скачок. Этот мир разума заслуживает тех давно забытых Ньютонов и Эйнштейнов, тех мастеров, как назвал их Даламбер, о которых мы ничего не знаем, и благодаря кому мы имеем все.

У нас есть идея. Все просто и ясно. Но мы осознаем, что перед нами встанут огромные трудности как в виде точки зрения современного научного познания, так и менее знакомого подхода, который необходим для реализации нашего метода. Я в шутку называю его «кошка на клавиатуре» по причинам, которые станут ясны вскоре. Как поймать время за хвост? Поток времени, время музыки (time of music) есть суть непреодолимое препятствие, опрокидывающее систематический ум. Я все время искал индуктивный способ презентации. Это как перекладывать Пелион⁸ на Оссу. Но эта трудность – одна из последних по счету, потому что мы столкнулись со стеной, настоящей Берлинской стеной, сложенной из различий, невежества и враждебности. Гумбольт, этот мудрец, сказал: «Вначале люди отрицают существование вещи, затем они преуменьшают ее значение, а после всего решают, что все это известно давным-давно». Можем ли мы с такими туманными перспективами приступать к решению этой необычной задачи, которая заключается в научном познании на основе всего выше сказанного?

Но наша собственная задача уже сформулирована: спасти от забвения умы прошлого, далекого и не очень. И сказал Господь Бог: «Приди же, Дух, с четырех ветров и вдохни жизнь в этих мертвых, чтобы они жили». Вот такие разбросанные кости, ossa vehementer sicca (абсолютно сухие), мы и должны оживить.

Эта книга отражает постепенно крепнущую уверенность в том, что прежде всего мы должны уважать наших предков. Первые главы написаны для облегчения чтения книги. Постепенно, по мере того, как мы будем забираться все дальше в лес, читателя будут окружать трудности, созданные отнюдь не нами. Это трудности, присущие самой науке, они были изначально оставлены за пределами нашей концепции. Наибольшее огорчение вызывает то, что мы не можем воспользоваться нашей старой доброй цепочной логикой, в которой вначале идут принципы, а за ними следует дедукция. Но она не могла быть способом мышления архаичных мудрецов. Они мыслили скорее в форме фуги, в которой все ноты не ограничены единой шкалой мелодии. Они бросались прямо в центр вещей, а затем следовали согласно временной последовательности, созданной их собственными мыслями. Все это помимо прочего заключено в самой природе музыки, в которой все ноты не могут звучать сразу. Порядок и последовательность, а также точное значение композиции проявятся сами, имейте терпение, и в свое время. Читатель, я думаю, поместит себя внутрь древнего «Порядка времени».

Троил выразил ту же мысль по-другому: «Хочешь пирога – дождись помола (Кто желает получить пшеничный пирог, пусть подождет, пока смелют пшеницу)». ( Но это говорит не Троил, а Пандар – мои прим.)

Джорджио Сантильяна

1 Гераклит Темный (около 540 г.), принадлежал к роду басилевсов, однако добровольно отказался от привилегий, связанных с происхождением, в пользу своего брата. По словам Диогена Лаэртского, Гераклит, возненавидев людей, удалился и стал жить в горах, кормясь быльем и травами. Он же пишет, что к философу в его добровольном изгнании явился Мелисс, ученик Парменида, и представил Гераклита эфесцам, которые не хотели его знать. Биографы подчеркивают, что Гераклит не был ничьим слушателем. Непосредственных учеников у него также, скорее всего, не было, однако его интеллектуальное влияние на последующие поколения античных мыслителей значительно. С сочинением Гераклита были знакомы Сократ, Платон и Аристотель, его последователь Кратил становится героем платоновского диалога. Мрачные и противоречивые легенды об обстоятельствах смерти Гераклита (велел обмазать себя навозом и, лёжа так, умер…, сделался добычей собак…) некоторые исследователи интерпретируют как свидетельства о том, что философ был погребен по зороастрийским обычаям. Следы зороастрийского влияния обнаруживаются и в некоторых фрагментах Гераклита. Источник Википедия).

2 Анаксима́ндр (ок. 610 — 546 до н. э.), древнегреческий философ. Представитель милетской школы. Считается учеником Фалеса Милетского и учителем Анаксимена. Сочинение Анаксимандра «О природе» было первой философской работой, появившейся на греческом языке. Он первый поставил вопрос о «начале» всего сущего и определил это начало как принцип, апейрон. Он оказался первым мыслителем, кто предположил, что Земля свободно покоится в центре мира без опоры (в то время как его учитель Фалес Милетский считал, что Земля покоится на воде). Некоторые античные авторы приписывали Анаксимандру представление о существовании бесконечного множества миров; на этот счёт среди современных историков ведутся нескончаемые споры.

3 Трактат Птолемея по астрономии.

4 Первая и крупнейшая библиотека Гарвардского университета.

5 Эпицикл – малый или вторичный цикл в пределах главного или первичного цикла)

6 Фердина́нд Гео́рг Фробе́ниус — (Ferdinand Georg Frobenius – (1849—1917) — немецкий математик.

7 Гриоль (Griaule) Марсель (1898—1956), французский этнограф-африканист. Профессор Парижского университета (с 1942), генеральный секретарь общества африканистов. Организатор 5 экспедиций в Африку. Основные труды посвящены духовной культуре и археологии народов Западной Африки и имеют ярко выраженное антирасистское направление. О Гриоле напишу отдельно.

8 Горный хребет около города Осса.