Введение

Несокрушимые оковы, которые связывали великого волка Фенрира, были ловко сделаны Локки из шума шагов кошки, корней скалы, бороды женщины, дыхания рыбы и слюны птицы.
Эдда

Эта книга задумывалась только как эссе. Перед вами первая рекогносцировка реальности, дотоле практически неисследованной и не нанесенной на карты. С какой стороны не входишь в нее, оказываешься пойманным в круговых хитросплетениях и тупиках, как в лабиринте. К ней неприменим дедуктивный ход рассуждений в абстрактном смысле, вместо этого она напоминает живой организм, прочно закольцованный на самого себя, а еще больше – на монументальное «искусство душевнобольного» (Art of the Fugue).

Фигура Гамлета как лучшая отправная точка появилась случайно. Множество других дорог угодливо открывались перед нами, манили богатством символов и великими образами, но выбор пал на Гамлета, потому что именно его разум вел истинно плодотворный поиск по знакомой местности и имел все преимущества богатого литературного окружения. Здесь перед нами персонаж, глубоко укоренившийся в нашем сознании, чьи туманность и неопределенность, мучительная самокритика и бесстрастная проницательность дали прозрение современным умам. Его личная драма была в том, что он был героем, но пытался избежать предназначенной ему роли Судьбы. Его ясный ум оставался над конфликтом мотиваций, другими словами, он обладал истинно современным сознанием. Однако этот персонаж, первый несчастный интеллектуал, которого поэт сделал одним из нас, скрывает прошлое. Гамлет – это легендарная сущность, чьи черты предопределены и сформированы старинным мифом. Его окружает нуминозная аура, и много нитей ведут к нему. Поэтому так удивительно найти под этой маской древнюю всеобъемлющую космическую силу – силу изначального владыки пригрезившейся первой эры мира.

Однако под всеми своими масками он странным образом остается собой. Изначальный Амлоди, как зовется он в исландских легендах, демонстрируется ту же меланхолию и развитый ум. Он такой же сын, посвятивший себя мести за своего отца, изрекающий зашифрованные, но непререкаемые истины, иллюзорный носитель Судьбы, который должен выполнить свою миссию и вновь погрузиться в свое убежище в глубинах времени, которому он принадлежит: Господин золотого века, Король прошлого и будущего.

Это эссе последует за нашим героем все дальше и дальше, от Скандинавии в Рим, потом в Финляндию, Иран и Индию. И вновь он безошибочно появится в полинезийской легенде. Вокруг него материализуются множество других Господств и Сил, чтобы поставить его в нужное место.

Амлоди идентифицирован в сыром и живом образе скандинава как владельца легендарной мельницы, которая в его время создала мир и изобилие. Позднее, во времена разложения она молола соль, и теперь наконец упокоилась на дне моря, где перемалывает скалы и песок, создавая быстрый водоворот, Мальстрим (т.е. мельничный поток, от глагола mala, «молоть»), который предположительно был дорогой в страну мертвых. Этот образ означает, и мы увидим это по мере появления доказательств, астрономический процесс, извечное смещение Солнца в следующий знак зодиака, который определяет мировую эпоху, длящуюся несколько тысяч лет. Каждая эпоха влечет за собой Мировую Эру, Сумерки Богов. Великие структуры рушатся, падают столпы, поддерживающие ткань бытия; начало новой эры знаменуют потопы и катаклизмы.

Образ мельницы и ее владельца, видимые повсюду более искушенными исследователями, в большей степени относятся к небесным событиям. Могучий интеллект Платона представил последнего в виде бога-ремесленника, Демиурга, который формирует небеса, но даже Платон не мог преодолеть унаследованной идеи о катастрофах и периодическом переустройстве мира.

Традиция свидетельствует, что измерения нового мира спущены с высот небесного океана и настроены на высшие измерения, продиктованные «семью мудрецами», как их завуалировано называют в Индии и других местах. Эти мудрецы в свою очередь являются семью звездами Большой Медведицы, самыми обычными звездами с точки зрения всего космологического устройства звездной сферы. Эти доминирующие звезды Северного полушария чаще остальных систематически соединяются с самыми быстродействующими силами космоса – планетами, когда последние меняют свое положение и конфигурации по всему зодиаку. Древние пифагорейцы на своем условном языке называли двух Медведиц, Большую и Малую, Руками Реи (Госпожи перевернутых небес), а планеты – Гончими Персефоны, царицы подземного мира. Далеко на юге мистический корабль Арго со своим капитаном уже проник в глубины прошлого, и галактика стала Мостом времени. Подобные взгляды были всеобщими доктринами в доисторическую эпоху, когда еще не возник пояс древних цивилизаций по всей планете. Эти взгляды видимо родились во время великой интеллектуальной и технологической революции в конце неолитического периода.

Интенсивность, богатство и совпадение деталей – все эти факторы постепенно накапливаются и приводят к заключению, что все началось на Ближнем Востоке. Очевидно, диффузия идей происходила в такой степени, которую вряд ли выдержит современная антропология. Однако эта наука, которая пусть и способна откопать огромное богатство деталей, пока ведома современной эволюционной и психологической тенденцией забывать о главном источнике мифа, которым является астрономия – царская наука. Эта забывчивость появилась совсем недавно – примерно столетие назад. Сегодня современные филологи говорят, что Сатурн и Юпитер – это имена непонятных богов, подземных или воздушных, которые древние люди дали планетам в «поздний» период. Филологи просто сортируют фольклорные и «позднейшие» источники, не осознавая, что периоды планет, сидерические и синодальные, были известны и повторялись различным образом в праздниках, ставших традиционными еще в архаические времена. Если ученый не знает о периодах планет из элементарной науки, то никогда и не распознает их во встреченном фольклорном материале.

Древние ученые пришли бы в ужас, если бы им сказали, что очевидные факты никто не замечает. Аристотель с гордостью подчеркивал всем в его время известную истину, что боги изначально были звездами, даже если народная фантазия потом и затемнила правду. Мало кто, как он верил, в прогресс, потому что он знал о его безопасности для будущего. Он и не предполагал, что В. Росс, его современный редактор, снисходительно напишет в примечании: «Это исторически неверно». Однако мы знаем, что суббота и саббат связаны с Сатурном, а среда и меркреди – с Меркурием. Эти названия стары, как время, стары по определению, как планетарная гептаграмма харранцев. Они существовали задолго до появления греческой филологии профессора Росса. Исследования великих ученых таких, как Иделер, Лепсиус, Хволсон, Балл и другие, вплоть до Афанасия Кирхера и Петавиуса, если прочесть их внимательно, способны научить многому из истории культуры, однако интересы современных ученых сдвигаются к другим целям, как это видно по антропологии, которая построена на идее «примитивного» прошлого и того, что было после.

В самом ненаучном труде – Библии можно прочитать, что Бог расположил все согласно числам, весу и мере. В древних китайских текстах говорится: «Календарь и камертон-дудка так точно подходят друг к другу, что между ними нельзя вставить даже волос». Люди читают и ничего не понимают. Подобные намеки могут выявить огромный и хорошо организованный, но сложный мир. Однако сегодня специалисты потому невежественны, что очарованы народной фантазией, которую они искренне считают наимудрейшей верой, стоящей над всей критикой.

В 1959 г. я писал.

Когда греки появились на исторической сцене, пыль веков уже покрыла останки великой архаической структуры, разбросанной по всему миру. Однако ее фрагменты дожили до них в некоторых традиционных ритуалах, мифах и сказках, которые больше никто не понимал. Передаваемые из уст в уста они сформировались в кровавые культы, направленные на обеспечения плодородия и основанные на вере в темную силу противоречивой природы, которая теперь, кажется, приковала к себе все наши интересы. Однако ее изначальные темы вспыхнули вновь, сохранившись почти нетронутыми в позднейших трудах пифагорейцев и Платона.

К сожалению, перед нами всего лишь дразнящие фрагменты утраченного целого. Они приводят на ум «туманные ландшафты», в изображении которых такими мастерами были китайские художники, способные показать здесь скалу, там крышу и верхушку дерева, а остальное оставить на волю воображения. Даже когда код будет взломан, когда техника станет известной, не стоит ждать, что мы сможем оценить мысли наших далеких предков, которые они превратили в символы.

Их слова больше никто не слышит.

Через пропасть прошедших веков…

Мы считаем, что теперь сможем взломать этот код. За этими конструкциями стоит возвышенное и великое мышление, несмотря на странность форм. Теория о том, «как начинался мир», видимо, включает в себя разбитую на куски гармонию, вид космогонического «первородного греха», из-за которого плоскость эклиптики (вместе с зодиаком) наклонилась относительно экватора, и пришел цикл изменений.

Это не означает, что данная космология даст нам какие либо физические открытия, хотя потребует истинного подвига концентрации и расчетов. Она продемонстрирует единство вселенной и человеческого разума, достигшего ее самых отдаленных пределов. Воистину, человек совершает то же самое сегодня.

Эйнштейн говорил: «Все, что скрыто во вселенной, должно быть открыто». Человек не может уступить. Когда он открывает далекую галактику, одну из миллиона, а затем ее квазизвездный источник радиоволн, отстоящий от нас на миллиарды световых лет, это дает ему пищу для размышлений, и он счастлив, что добрался до таких глубин. Однако человечество платит огромную цену за это достижение. Астрофизика все увеличивается в своих масштабах, но теряет почву под ногами. Человек, оставаясь человеком, не способен это совершить. В глубинах космоса он потеряет себя и все свое значение. Он не способен вставить себя в концепцию современной астрофизики без доли шизофрении. Современный человек сталкивается с непостижимым. Однако архаический человек цепко держался за постижимое, благодаря позиционированию себя в рамках своего космоса, порядка времени и эсхатологии, которые имели для него смысл. Кроме того, он оставлял место и для души.

Однако эта была обширнейшая теория, которая не оставляла места для обычных человеческих чувств. Она тоже расширяла человеческий разум за пределы допустимого, но без разрушения роли человека в космосе. Она была жесткой метафизикой.

Нет всепрощающей вселенной и мира милосердия. Точно нет. Она неумолима, как звезды, движущиеся по своему пути, miserationis parcissimae, как говорили римляне. Однако этот мир каким-то образом был настроен на человека, который здесь был на своем месте во всем, причем по праву, а не только статистически. В этом мире ни один воробей не мог сесть на землю незамеченным, даже нечто отверженное из-за своей ошибочности не обрекалось на вечную погибель. Порядок Числа и Времени был всеобщим и всех включал в свои члены: богов, людей и животных, деревья, кристаллы и даже абсурдные «блуждающие звезды». Все подчинялось закону и было измерено.

Об это знал Платон, который продолжал говорить на языке архаических мифов. Он делал мифы созвучными своим мыслям, когда создавал первую современную философию. Мы можем доверять его ключам, как вехам, даже когда он признавался, что «говорит несерьезно». Он дал нам первое правило, и он знал, о чем говорит.

За Платоном стоит впечатляющий свод доктрин, приписываемых Пифагору, некоторые из них сформулированы грубовато, но богаты содержанием – первой математикой, чреватой наукой и метафизикой, которые расцвели во время Платона. Отсюда пошли такие слова, как «теорема», «теория» и «философия». Все это покоится на том, что можно назвать протопифагорейской фазой, распространившейся по всему Востоку, но сконцентрированной в Сузах. Однако существовал еще окостеневший численный счет Вавилона, от которого пошло изречение: «Все – числа». Ухватившись за нить, ведущую назад во времени, можно проверить более поздние доктрины вместе с их историческим развитием на основе их конгруэнтности традиции, сохранившейся нетронутой, даже пусть и понятой только наполовину. Это были семена, размножившиеся в потоке времени.

Универсальность сама по себе – это тест, если идет рука об руку с продуманным замыслом (firm design). Если нечто, найденное, скажем, в Китае совпадает с вавилонскими астрологическими текстами, следовательно, можно предполагать связь, потому что выявляется комплекс необычных образов, которые нельзя объявить независимо и спонтанно появившимися в разных культурах.

Возьмем происхождение музыки. Орфей и его мучительная смерть могли быть творением, рожденным в нескольких местах. Но если с персонажей, которые не играют на лире, а дуют в дудку, сдирают кожу заживо по различным абсурдным причинам, и их одинаковый конец запечатлен в легендах различных континентов, то мы чувствуем, что обрели нечто, потому что подобные истории не могут быть связаны внутренней последовательностью. И когда флейтист в пестром костюме встречается в германском мифе о Гамелине и в Мехико задолго до Колумба, и персонажи связаны с местом действия определенными атрибутами – красным цветом – трудно предполагать простое совпадение. В целом, можно сказать: в музыке мало что появляется случайно.

И опять же, если такие числа, как 108 или 9 х 13 появляются в виде различных произведений в Ведах, храмах Ангкора, Вавилоне, темных изречениях Гераклита и северной Вальгале, то это не случайно.

Есть один способ проверить сигналы, разбросанные по древним писаниям, – текстам, легендам и сакральным текстам. То, что мы хотим использовать в качестве источников, может показаться странным и несопоставимым, но отсев был произведен, и для нашего выбора были причины. Эти причины изложены в главе, посвященной методам. Я могу назвать наше исследование сравнительной морфологией. Резервуар мифов и легенд огромен, но существуют морфологические «маркеры», которые отмечают детали, которые не могли появиться в ходе повествования естественно. Также удивительно хорошо сохранили архаический материал вторичные «примитивные» народы, например американские индейцы и западноафриканские племена. Затем есть и придворные истории и анналы династий, которые выглядят как романы: Фен Шен Ен I, японский Никонги, гавайский Кумулипо. Это не просто созданные фантазией причудливые легенды.

Какую информацию доверит своему старшему сыну человек благородного происхождения в тяжелую годину? Линию родства, а что еще? Память о древнем нобилитете! Вот почему сохранились arcana imperii, arcana legis и arcana mundi², как и в Древнем Риме. Это мудрость правящих классов. Полинезийские песнопевцы в тесноватых хижинах-виинанга учат в основном астрономии. Вот что значит свобода образования.

Священные тексты представляют собой еще один прекрасный источник. В нашу эру книгопечатания любой может прочитать их и отмахнуться, сказав, что это всего лишь религиозные поучения. Но изначально они представляли великую концентрацию внимания на материале, который был очищен передачей через много столетий и заслужил право быть переданным из поколение в поколение. Традиции кельтских друидов передавались не только в песнях, но и в сказаниях о деревьях, очень похожих на код. А на Востоке от сложных игр, основанных на астрономии, развился вид скорописи, который стал алфавитом. Если мы последуем за путеводными нитями: звездами, числами, цветами, растениями, формами, музыкой, строениями, то на многих уровнях найдем великую структуру связи, один внутренний объект которой связан со всеми остальными – все реагирует и все занимает свое место в этом порядке и появляется в соответствующий момент времени. Это истинная система, нечто похожее на математическую матрицу, Образ Мира, который гармоничен на всех уровнях, и все в нем поддерживается в порядке благодаря строгим мерам. Именно мера обеспечивает постоянную проверку данного порядка, потому что в этой системе не все можно идентифицировать и перегруппировать согласно древнему китайскому правилу о дудках и календаре. Когда мы говорим о мере, то всегда подразумеваем некую форму Времени, являющуюся ее основой, начиная с двух базовых мер: солнечного года и октавы, от которых в различные периоды и с различными интервалами были произведены все действующие сейчас меры веса и размера. Использование современным человеком общепринятой системы измерений имеет архаические прецеденты великой сложности. Из глубины столетий до нас доходит эхо того удивления, которое испытал Эль-Бируни тысячу лет назад, когда этот принц ученых открыл, что индийцы, бывшие к тому времени неважными астрономами, рассчитывают аспекты и события с помощью движения звезд, но в то же время не способны показать на небе ни одной звезды, о которой он их спрашивал. Для индийцев звезды стали просто объектами, каковыми они стали для Леверьера и Адамса, которые ни разу в жизни не попытались увидеть Нептун, хотя рассчитали его орбиту и открыли его в 1847 г. Майя и ацтеки в своих расчетах также относились к звездам. Их связывали только расчеты. Когда-то существовала архаическая вселенная, где все объекты представляли собой знаки и символы друг друга, вписанные в голограмму, созданную с божественной точностью. Над всем доминировало Число (Приложение 1).

Древний мир приблизится, если человек вспомнит две великие переходные фигуры, бывшие одновременно архаичными и современными благодаря своей системе мышления. Первым из них был Иоганн Кеплер, принадлежащий к старому порядку в своих беспрестанных вычислениях и страстной преданности своей мечте вновь открыть «Гармонию сфер». Он принадлежал к своему времени, но и к нашему тоже, когда его мечта предстала полифонией, которая привела к Баху. Примерно также наш строго научный взгляд на мир соучаствует в том, что Джон Холландер, историк музыки, назвал «расстройством музыки небес». Второй переходной фигурой был не менее известный человек – сэр Исаак Ньютон, ярый сторонник строго научных взглядов. Нет парадокса в том, чтобы упомянуть Ньютона в этой связи. Джон Мэйнард Кейнес, который знал Ньютона также хорошо как и мы, говорил о нем:

Ньютон был не первым вестником эры разума. Он был последним магом, последним вавилонянином и шумером, последним великим умом, который смотрел на видимый и постижимый мир теми же глазами, что и те, кто начинал строить наш интеллектуальный мир более 10 тысяч лет назад… Почему я назвал его магом? Потому что он воспринимал вселенную и все, что в ней находится как загадку, как тайну, которую можно разгадать, если чистую мысль направить на определенное доказательство, определенные мистические ключи к знанию о мире, которые создал Бог в виде некоего вида философского камня, чтобы его вечно искало эзотерическое братство. Ньютон верил, что эти ключи можно найти частично в свидетельстве небес и составе элементов (что создало ложное представление о нем, как об экспериментаторе и естествоиспытателе), но также в определенных текстах и традициях, передаваемых неразрывной цепью братства от их начала, – загадочных откровениях Вавилонии. Он рассматривал вселенную как криптограмму, созданную Всевышним, потому что сам точно так же представил свое открытие дифференциального и интегрального исчисления в виде криптограммы, когда писал о нем Лейбницу. По его мнению, загадки будут открыты посвященным благодаря чистой мысли и концентрации ума. ["Newton the Man," in The Royal Society. Newton Tercentenary Celebrations (1947), p. 29.].

Оценка Лорда Кейнеса, написанная примерно в 1942 г. остается как нетрадиционной, так и совершенной. Он знал, как и мы, что Ньютон потерпел неудачу. Ньютон заблудился из-за своих предрассудков, ограничивающих мышление. Но его поиск происходил в истинно архаичном духе, как мы это понимаем теперь после двух столетий научных исследований многих культур, о которых он не имел ни малейшего представления. К тем немногим ключам, найденным им, можно добавить еще много других. Однако изумление осталось, то же изумление, описанное его великим предшественником Галилеем:

Из всех великих изобретений, которые возвышают ум, какое следует признать самым главным? Разве не изобретение человека, который понял, как передавать свои самые тайные мысли другим людям, пусть безмерно отдаленным от него временем и пространством, говорить с теми, кто еще не родился, или будет жить и через десять тысяч лет? Разве не изобретение, благодаря которому можно без труда располагать в различном порядке две дюжины знаков на листе бумаги? Пусть оно будет печатью величайших изобретений человека.

Обратимся к VI веку. Григорий Турский писал: «Ум потерял свою остроту, мы с трудом понимаем древних». Это полностью соответствует нашему времени, несмотря на наше барахтанье в математике для миллионов и сложной технологии.

Не стоит отрицать, что несмотря на продолжение работы наших факультетов классицизма, сокращение исследований в этом направлении, отказ от любого живого знакомства с греками и римлянами перерезало ompha­loessa, пуповину, которая связывает, по крайней мере, на высшем уровне, нашу культуру с Грецией таким же образом, как люди, принадлежавшие к пифагорейской и орфической традиции через Платона и других были связаны с самыми древними культурами Ближнего Востока. Это только начало, потому что разрушение этих связей приведет к современному Средневековью, намного худшему, чем уже пройденное. Люди с насмешкой говорят: «Остановите мир, я хочу выйти». И этого не изменить, однако. Это происходит когда тот или иной человек фальсифицирует такое тщательно сохраняемое знание, как наука, и начинает это демонстрировать.

В самом начале эры прогресса Гете сказал: «Наступил день, пусть люди просыпаются и начинают действовать, потому что скорое подкрадется ночь, когда уже ничего нельзя сделать». Может снова забрезжить некий Ренессанс, который выведет нас из безнадежно проигранного и растоптанного прошлого, когда вновь оживут некоторые идеи, и мы не будем лишать своих внуков последнего шанса получить наследие возвышенных и отдаленных времен. И если последний шанс все же будет упущен в суматохе прогресса, а это очень даже возможно, почему бы тогда нам вместе с Полициано, который сам был великим гуманистом, не представить, что найдутся люди, чьи умы найдут убежище в искусстве, поэзии и той традиции в целом, «которая одна освобождает людей от смерти и возвращает им вечность, пока не погаснут звезды, она будет сиять в вечном молчании». Прямо сейчас еще светит солнце, в свете которого нужно провести эту быструю рекогносцировку. Нужно успеть оставить большую часть и самые значительные фрагменты материала, но даже в этом случае можно обнаружить множество неожиданных тайных троп и укрытий прошлого.

[1] [* В тексте авторы достаточно терпимо относятся к изменению написания имен, например, Amlodhi вместо Amlodi, Grotte вместо Grotti и т.д. – прим. ред]

2 Тайны власти, тайны закона и тайны мира.

3 Григо́рий Ту́рский (лат. Gregorius Turonensis, фр. Grégoire de Tours, род. около 540 г.) — франкский историк, происходил из знатной римской фамилии в Оверни. Настоящее его имя — Георгий Флоренций. Заботливо воспитанный Галлом, епископом клермонтским, Григорий в 573 г. получил сан епископа турского и благодаря своей учености, набожности и кротости приобрел всеобщее уважение. Главное его сочинение - «Historia Francorum» (в 10 книгах, с автобиографией), написанное на латинском языке, имеет громадное значение, потому что является главнейшим источником истории Меровингов до 591 г. Подобно древним русским летописцам, Григорий смотрит на все факты с религиозной точки зрения и описывает события просто, безыскусственно, без серьезного исторического понимания.